
Важнейший пласт повседневности составляют так называемые экзистенциальные или смысложизненные вопросы: о Боге, жизни и смерти, добре и зле, счастье и любви, судьбе и памяти, об осмыслении человеком себя во временной и исторической перспективе. Обращение к этой проблематике чрезвычайно важно для понимания общей картины мира, существующей в сознании людей конкретного общества в конкретный период времени. Не менее значимо рассмотрение этих вопросов для изучения структуры ценностных ориентации и основ индивидуального развития, поскольку формирование личности любого человека и уровень самосознания напрямую связаны со способностью видеть и выделять проблемы «смысла жизни», «вечные ценности», соотносить свою жизнь с бытием во всем его многообразии и бесконечности. Особенно это свойственно людям интеллектуальных и творческих профессий, занятых в конкретных исторических условиях выработкой новой системы ценностей. Эта деятельность невозможна без самоопределения по отношению к мировоззренческим основам культуры и всегда сопряжена с непрерывным трудом души, подвижничеством и высокой личной порядочностью. Можно с определенностью говорить о том, что философско-мировоззренческие вопросы сущностно определяют всю иерархию жизненных ценностей и осознание их человеком позволяет выйти на новый уровень внутренней свободы, стать независимым от давления обстоятельств и сиюминутных проблем.
Среди нравственно-этических доминант, определяющих отношение человека к миру, одним из важнейших является религиозное чувство. Вести речь о религиозности профессоров следует преимущественно в социально-этическом контексте. Их отношение к религии вообще и к православию в частности было неоднозначным. С одной стороны, религиозность рассматривалась как внутренняя потребность в духовно-нравственном стержне, как имманентно присущее человеку ощущение веры в некую онтологическую идею (при этом вопрос персонификации этой идеи не имеет принципиального значения). С другой стороны, подход профессоров к вопросам религии во многом был продиктован их профессиональной деятельностью — интеллектуальным трудом, выработанной привычкой ко всему подходить с позиций глубокого рационального осмысления.
Московской профессуре в массе своей была присуща внутренняя религиозность при выраженном равнодушии к формально-обрядовой стороне. В.И. Вернадский, который в религии видел прежде всего универсальное этическое начало, писал: «...Для меня не нужна церковь и не нужна молитва. Мне не нужны слова и образы, которые отвечают моему религиозному чувству»144. И далее: «...Религиозное чувство и есть сумма нравственных стремлений, которые могут облекаться в те или иные формы — но самые формы имеют очень малое значение»145. Как для ученого, для него принципиально важным мог бы стать выбор между наукой и верой, вечный еще со времен А. Августина и Ф. Аквинского вопрос о соотношении веры и разума. Но ученый всегда сохранял твердую убежденность в том, что наука и религия не исключают, а дополняют друг друга.
Большое внимание в русской культурной среде второй половины XIX в. уделялось поискам социально-преобразовательной силы православия, основанной не на непогрешимости учений святых отцов, а на общечеловеческих принципах социальной справедливости и гуманизма. Профессорская интеллигенция, в силу острой заинтересованности в формировании новой культурной парадигмы, дальнейшем раскрепощении личности, не могла оставаться в стороне от этих дискуссий.
Об «обрядословии», заменившем подлинное богословие, писал В.О. Ключевский: «Великая истина Христа разменялась на обрядовые мелочи или на художественные пустяки. На народ Церковь действовала искусством обрядов, правилами, пленяла воображение и чувство или связывала волю, но не давала пищи уму, не будила мысли»146. Причина этого, на его взгляд, коренится в действиях русского духовенства, которое всегда учило паству «не познавать и любить Бога, а только бояться чертей, которых оно же и расплодило со своими попадьями»147. Подлинная вера была заменена обрядом — «религиозным пеплом», «нагаром», который образовался в результате охлаждения религиозного чувства. Все это постепенно привело к тому, что чувство подлинной религиозности было утрачено, а сама религия стала для большинства людей «не потребностью духа, а воспоминанием или привычкой молодости»148.

Признавал ряд нарушений в современном православии и С.М. Соловьев. Выходец из духовного сословия, он знал его жизнь, что называется, изнутри, и с детских лет питал к нему неприязнь. Признавая серьезные нарушения в организации церковной жизни, Соловьев, вместе с тем, далек от скептицизма Ключевского в отношении православия, которое он считал неотъемлемой частью русской народной жизни и русской государственности и сам всю жизнь был верен его основным заповедям.
В неразрывном единстве с религиозными воззрениями профессоров находится вопрос об их отношении к смерти. Как люди в большинстве своем верующие, они не могли не задумываться над этим вопросом. Нужно подчеркнуть, что все религии и религиозно-философские учения определяют смерть как один из важнейших моментов человеческого бытия, поскольку в нем, как в зеркале, отражается вся прожитая жизнь. Смерть это не только завершающий этап физиологического существования живого организма, это также один из коренных параметров коллективного сознания149. В силу того, что последнее не остается в ходе истории неподвижным, то эти изменения не могут не отразиться и на сдвигах в отношении человека к смерти. Интерес в изучении этого вопроса прежде всего гуманитарными науками определяется тем, что анализ установок к смерти людей различных эпох позволяет выявить их фундаментальные установки по отношению к жизни и основным ее ценностям. В своей смерти или в размышлениях о ней человек открывает собственную индивидуальность, осознает собственную идентичность, личную историю.
Профессора воспринимали собственный уход из жизни с глубоким философским осмыслением. «Самым умным в жизни», «великим математиком» считал смерть В.О. Ключевский, ибо только она, на его взгляд, «исправляет все ошибки и глупости жизни, безошибочно решает все задачи»150. Страха смерти профессора не испытывали, встречали ее «с полным осознанием и спокойствием духа»151. Это спокойствие объясняется, на наш взгляд, принципиально иным уровнем восприятия действительности, более широкой включенностью сознания в осмысление сущности бытия, выход за рамки многих земных желаний и страстей. Смысл человеческой жизни заключается не только в удовлетворении своих потребностей в материальном благополучии, любви, радости труда и творчества, но главное — в осознании себя как части огромного пространства и его познания через актуализацию собственного духовного начала. Поэтому смерть многими профессорами воспринималась как итог выполненной жизненной задачи. Вот как описывает кончину своего учителя — Н.С. Тихонравова профессор А.Н. Веселовский: «Среди работы и деловых занятий он все чаще заговаривал о смерти и делал это совсем спокойно, точно речь шла о самом естественном деле, об отдыхе после долгого пути. И, когда настал этот отдых, блаженное состояние спокойствия светилось на его лице. Оно похорошело, это лицо (выделено мною. — Н.Н.)... Вот он, предел всем страстям и слабостям человека, и всему великому и доброму... Могучая трудовая сила скошена. Без устали, день-деньской работал человек, притомился и дремлет непробудно» 152 Отсутствие страха смерти было продиктовано также и осознанием правильности (или на языке религии «праведности») своей жизни и выполненного долга.

Размышления о смерти, о скоротечности человеческого существования, стремление максимально выполнить поставленные задачи, а также развитое чувство ответственности перед современниками и потомками, способствовали развитию привычки к глубокому самоанализу, критическому отношению к собственной личности и результатам своего труда. Представление о человеческой личности вообще и собственной в частности является одним из определяющих моментов в характеристике профессоров. Уровень самокритики многих из них был необычайно высок, наедине с собой они были искренни и честно могли признаться во многих своих слабостях и недостатках, каким бы нелицеприятным и временами жестоким ни было это признание. Показательны в этом отношении размышления В.О. Ковалевского, высказанные в письмах к брату незадолго до трагической кончины в результате самоубийства в 1883 г. Ученый сознательно готовился к этому шагу, вызванному полным финансовым банкротством, и все его слова адресованы не столько брату, сколько самому себе; это своеобразный «отчет» о прожитой жизни. «...Право, надо же когда-нибудь разобрать себя и понять; к сожалению, это пришло слишком поздно, и старое предписание — «познай самого себя» — уже едва ли может помочь. Я имел это удовольствие — познакомиться с самим собою только в эту зиму; до сих пор я не имел понятия о самом себе... Симптомов поверхностности масса — куда ни взгляни на свою жизнь... Величайший мой враг — это я сам»153.
В дневнике В.О. Ключевского также есть запись, показывающая высшую степень честности ученого перед своим внутренним «Я»: «Встречая новый год с обычной грустью и раздумьем, я следую правилу оглянуться на прошлый и занести то новое, что дал он... Тревогой последнего времени стало то, что... я впервые почувствовал прелесть зла, сознательного, намеренного зла. Оказалось, что есть сила, которой иногда сильнее влиять на людей, нежели чем другим более великодушным. Но мне тяжело это приобретение, не варится во мне это наслаждение Мефистофеля, и я встречаю новый год с желанием, даже молитвой — оскудеть опять этим чувством»154.
Позднее Ключевский неоднократно писал, что в современном ему обществе потребность в общении человека с самим собой была крайне невелика и заслонялась обыденными житейскими делами и проблемами. Это явление он назвал «боязнью нравственного одиночества», вызванного все возрастающим темпом жизни и урбанизацией, когда «среди шума от езды по каменной мостовой не слышно колокольного звона»155. «Люди ищут себя везде, только не в самих себе, — с сожалением писал ученый. — Человеку легче добраться мыслью до отдаленнейшего созвездия, чем до самого себя, и можно опасаться, что он доберется до себя, когда уже не останется ни одного созвездия»156. Об этом же писал в своем дневнике Ф.Е. Орлов: «До сих пор, а я уже доживаю до четвертого десятка, не мог я себе вполне уяснить себя самого, определить свои силы, бросить ясный взгляд на прошедшее, составить решительный план будущего. Постоянно погруженный в специальные, часто мелочные размышления, я отвык, или лучше сказать, не привык к общему философскому созерцанию, мало имею бремени для изучения жизни, для разрешения самых неотложных вопросов в области человеческих убеждений и воззрений... Иногда я прихожу в ужас от мысли, неужели всю жизнь я останусь недозрелым, хотя и прилежным учеником (выделено мною. — Я.Я.)»157.
Эти тревожные симптомы времени были вызваны общим кризисом культуры и закономерно связанным с ним кризисом личности, а точнее — кризисом традиционных, устойчивых представлений о роли личности в истории и культуре. Глубинным трансформациям общественных структур, как правило, сопутствует социальная нестабильность, которая в свою очередь ведет к возникновению кризиса идентичности личности. Его можно определить как особую ситуацию массового сознания (и, естественно, сознания отдельного индивида), когда большинство социальных категорий, посредством которых человек определял себя и свое место в обществе, кажутся утратившими свою ценность. Поэтому размышления представителей интеллектуальной и творческой интеллигенции о самоопределении личности в меняющейся социокультурной ситуации, о необходимости внутреннего диалога были не очередным модным поветрием в среде российской элиты, а острейшей потребностью времени.
Отрывок из работы Н.Н. Никса "Московская профессура второй половины XIX- начала XX века" (Социальная история. Ежегодник.2004. – М.: «Российская политическая энциклопедия», 2005. – 464 с.)
138 Орлов Ф.Е. Указ. соч. С. 2, 17.
139Янжул И.И. Указ. соч. Т. 1. С. 84.
140 Чичерин Б.Н. Воспоминания. (Москва 1840-х гг.) М., 1991. С. 84.
141 Сеченов И.М. Указ. соч. С. 121.
142Цветаева А.И. Воспоминания. М., 1995. С. 26.
143 Вернадский В.И. Письма... Т. 1. С. 165.
144Вернадский В.И. Письма... Т. 1. С. 132.
145 Вернадский В.И. Страницы автобиографии. М., 2001. С. 155.
146Ключевский И.О. Афоризмы... С. 75.
147 Там же. С. 78.
148 Ключевский В.О. Афоризмы... С. 24.
149 Гуревич А.Я. Смерть как проблема исторической антропологии: О новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. М., 1989. С. 114.
150Ключевский В.О. Афоризмы.... С. 9, 14.
151Памяти Е.В. Амфитеатрова. М., 1888. С. 28.
152Памяти Н.С. Тихонравова. М., 1894. С. 18.
153 Ковалевский В.О. Указ. соч. С. 419-422.
154 Ключевский В.О. Дневники и дневниковые записи. 1861 — 1866 // Афоризмы... С. 324.
155 Там же. С. 39.
156Ключевский В.О. Дневники и дневниковые записи. 1861 — 1866. С. 53.
157 Орлов Ф.Е. Указ. соч. С. 81.
-----------------
Хорошее медицинское обслуживание немыслимо без качественного оборудованния, инструментов и даже мебели. Компания Росимед продает шкафы медицинские http://www.rosimed.ru/products/medical/mebel-medicinskaya/mm1/shk разных размеров и назначения по доступной цене. Кроме этого здесь вы найдете и другое полезное оборудование.